Недавно решились порассуждать о месте литературы: о том, как чувствовал себя писатель в последнее десятилетие XX века и что было основным мотивом литературного творчества. Ответы на эти вопросы попытались найти в диалоге двух современных российских авторов, лауреатов важнейших книжных премий – Игоря Сахновского и Сухбата Афлатуни (настоящее имя – Евгений Абдуллаев). Их встреча состоялась в рамках круглого стола «Литературный процесс 90-х: вызовы эпохи».
Свобода в воздухе
Часто говорят, что 90-е открыли русскому читателю невероятно разнообразное литературное поле: целая традиция советской литературы, которая не публиковалась ранее, переводы зарубежных текстов, работа над которыми была попросту немыслима, вышедшая из художественного подполья литература перестройки. На этом разнообразном фоне возникали принципиально новые темы и смыслы, с которыми приходилось работать молодым писателям. Сказать, что с этим согласились Сахновский и Абдуллаев, нельзя. Еще в самом начале дискуссии Игорь Сахновский заявил, что согласился на участие в дебатах с опаской. «Это больное время для наших мозгов, – отметил писатель. – Чтобы рассуждать о 90-х здраво, надо прожить это время».
Абдуллаев в начале разговора заявил, что в 90-е его в литературе еще не было, однако жизнь в это время он повидал. По мнению писателя, современная русская литература началась именно в 90-е: тогда многие авторы прибегали к удивительному стилистическому эксперименту. Все резко изменилось в 2000-е: тогда стилистический эксперимент ушел на второй план. Впрочем, в 80-х картина также было иной, а более-менее свободная литература без цензуры появилась именно в 90-х.
На вопрос, почувствовал ли эту свободу Сахновский в 90-е, писатель ответил: «Она чувствовалась в воздухе, но не в литературе. Однако некоторым писателям свобода и не была нужна: они умели писать свободно». Некогда Сахновский работал научным и главным редактором в уральском отделении Академии наук СССР и региональном отделении издательства «Наука». Слушателем дебатов он рассказал историю о том, как в конце 80-х в региональном отделении издательства «Наука» в перечне запрещенных книг он нашел один пункт, где написано было всего два слова – «Николай Гумилев». Сахновский резюмировал: «Нигде не уважают поэтов. А у нас их убивают».
По мнению же Сухбата Афлатуни, в 90-е витала своего рода тайная свобода, которая давала своеобразный импульс писателям – хотелось писать, но стало непонятно, как писать теперь, когда произошло отделение политики от литературы. Тогда же и началась конкуренция за читательское внимание. Однако Сахновский этому возразил. «Серьезные писатели ни в чем конкуренции не видели, их не смущало «пичканье» Набоковым», – отметил Игорь Фэдович.
Не до современности
Отдельное место в дискуссии было выделено для обсуждения института критики, а точнее, для сравнения, какой критика была в 90-е, с тем, что стало сейчас. По мнению Игоря Сахновского, уже в 90-е профессия критика исчезала. А теперь критиков не осталось вовсе – исключительно книжные обозреватели, которые, стоит отметить, и книг не читают. В пример Сахновский привел случай, когда питерская критикесса в его произведении «Свобода по умолчанию» разглядела убийство – и расписывала его в своей критике (об убийстве в романе не было и речи). «Мне на критику грех жаловаться, – отметил Сахновский. – Жаловаться надо, когда критики автора не замечают».
Абдуллаев, кажется, находит верное объяснение тому, по какой причине критиков не осталось – гонорары слишком низкие. По его мнению, критика должна быть рассчитана на быстрый эффект, а сейчас и его нет. Главная беда критиков – филологическая отстраненность и безоценочность. «И рецензии на произведения пишут в основном положительные, что вполне объяснимо: недовольство произведением нужно доказать, а для этого его как минимум следует прочитать, чего, как мы уже поняли, многие критики не делают», – объясняет Сухбат. Еще одна проблема – исчез институт корректуры и редактуры.
Впрочем, и читатель изменился. В 90-е он был еще тем, советским, и продолжал читать и выписывать толстые журналы: просто немного постарел с советских времен. Сейчас же читатель более сложен и многообразен, более дифференцирован и сегментирован. «И если человек читает Донцову – это не означает, что он идиот», – дополняет Сухбат.
Единственный минус – писать теперь приходится по правилам книжного рынка. И времени на написание произведения толком нет: захочешь написать о современности – не успеешь, так как к моменту сдачи произведения настоящее станет совсем другим. В одном писатели согласны друг с другом: литература способна воспитывать и чему-то учить, но не обязана это делать. Авторский месседж рождается вместе с текстом, то есть по мере его написания, а если в голове писателя сначала зарождается замысел писателя, а затем текст – тогда начинается дидактика. Всем важно понять одно: литератор никому ничего не должен. Кроме единственного – он должен хорошо писать.
