Виктор Пеленягрэ – основоположник и лидер куртуазного маньеризма, последнего литературного течения XX века, автор, пожалуй, всех шлягеров, известных каждому, кто когда-либо стал свидетелям выступления звезд российской эстрады. Нам есть чем гордиться –
в этом году Виктор Пеленягрэ стал председателем комиссии жюри Пятого литературного конкурса «Горю Поэзии огнем». В беседе с нами он порассуждал о роли литературы, доле поэтов и своем опыте.
– Виктор Иванович, вы не из тех людей, кто горделиво бьет себя кулаком в грудь и на каждом углу восклицает о том, что написал нечто гениальное. Словом, без звездной болезни. А как вы думаете, насколько важно поэту выходить на первый план? Или лучше, чтобы поэт оставался в тени?
– Я как раз из тех – мне нравится бить себя в грудь, исполнять ритуальные танцы на барабане суетной славы и пускать в ход запрещенные приемы столичной штучки. Мне нравится самыми невероятными способами выставлять напоказ свои худшие капризы и задвиги. Никому не дано разобраться в себе, пока не превратишься в объект осуждения. Вы читали «Падение» Камю? Вы должны это сделать. Прочтите книгу, в которой он расстался с иллюзиями хорошего человека. Говорят, что можно прослыть хорошим, если не делать ничего плохого. Это заблуждение. Если показать меня во всей красе – точно не поверите. Сочтете, что я выжил из ума. Наверное, поэтому Хлестаков мой любимый персонаж в мировой литературе. Ага. Самый большой миф о Викторе Пеленягрэ, что ему неведомы катастрофические последствия звездной болезни. Когда на фестивале «Песня года» выходишь с разными исполнителями по пять раз в день (а такое было, было!), хоть у кого крышу снесет. Выходишь из тени, и понеслось. Не успел очухаться, как откуда-то появляются шампанское и словоохотливые собеседники. И все встают. Незнакомые женщины многообещающе опускают глаза, знакомые женщины привычно ухмыляются. Никому не приходит в голову вести себя как-то иначе.
– Песни, стихи для которых написали вы, исполняют многие известные артисты, причем нередко именно ваши песни сделали некоторых артистов знаменитыми. А в чем секрет написания стихотворений, которые становятся известными шлягерами на долгое время?
– Жизнь коротка. Искусство вечно. Литература – лучшая забава на свете, придуманная, чтобы всласть поиздеваться над людьми. Я ненавидел работу. Мне всегда хотелось жить за счет общества. Отсюда все эти порывы и вдохновения. В поэзии, как и в драке, всегда есть шанс проявить себя. Мне кажется, если меня завести, я хорош в драке. Главное, ввязаться. Промедление смерти подобно. Чуть замешкался и – пропал. Ни секунды на раздумье. Действуй решительно и оголтело – людям это нравится. А как ввязался – так страх и прошел. Ага. Ничего не чувствуешь. Практически ничего. Иной раз это говорится другими словами, а иногда совсем не говорится. Первый удар решает практически все. А я умел это делать. Да и как не уметь. У меня была большая практика в училище каменотесов. Тогда горячие все были –
чистый порох. Побоища на улице Плещеева случались практически ежедневно: я почти во всем этом участвовал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, наставники смотрели как на необходимое зло. Мир, который меня окружал, был ужасен. В этом мире дрались солдатскими ремнями, отнимали наличность, покрывали себя татуировками и пили дешевый портвейн. Так было практически каждый день. По ночам, когда наши надсмотрщики, прапорщики ВС, приводили к себе уличных женщин и напивались, мы были предоставлены самим себе. Тут все и начиналось. После отбоя московское общежитие СГПТУ-68 превращалось в зверинец, населенными самыми опасными хищниками на свете. Сплошное мордобитие и культ физической силы. Это было похоже на конец света. Это и был конец света. В нашей академической группе было семнадцать человек. Один сел за убийство, два других остолопа – за вооруженное ограбление, четверо каменотесов получили на всю катушку за большое медленное изнасилование, остальные пошли по хулиганке. Я был отменным каменщиком. Я был один из них.
– Судя по работам участников Пятого литературного конкурса «Горю Поэзии огнем», оцененных вами, можете ли вы сказать, что поэзия сейчас не стоит на месте?
– Все течет, все меняется. Будем надеяться, что из кого-нибудь из конкурсантов выйдет толк. Я очень надеюсь на это.
– Каких стихотворений, по-вашему, сейчас не хватает?
– Как всегда, не хватает стихов о любви. Короче, если попытаться снискать расположение публики, есть два варианта: либо поэт заигрывает с ней и ничего не получается, либо он посылает ее ко всем чертям и все равно ничего не получается. Публика – загадка. Нет ничего более неразумного, чем пытаться ей что-либо доказать. Мне кажется, что изначально я мог бы сеять вокруг себя одно добро. Теперь это становится невозможным. Во-первых, ни одно хорошее дело не остается безнаказанным, во-вторых, кто бы говорил! Бесполезно переживать из-за собственного аморального образа, ибо он всегда правдив. Надоело притворяться, что у меня утонченная натура и глубокая душа, вот я и демонстрирую буйный нрав и чудовищную бестактность. Результат один: почитатели достают свои пушки и начинаются большие разборки в маленьком Токио. Таланты и поклонники. Мягкотелые клоуны и героические воины. Все сошлись, чтобы узнать друг друга поближе. Одна беда – всякий раз эти чувства идут в ложном направлении. Люди верят только славе и не понимают, что между ними может находиться какой-нибудь Наполеон, который ни разу не командовал ни одной егерской ротой, или экстравагантный Декарт, не написавший ни единой строки. Правда, я и сам в это не очень-то верю.
– Можно ли сейчас вообще заявлять о том, что в стране есть современная поэзия, которая отличает добро от зла и развивается, или есть только несколько отдельных личностей, которым удается писать неплохие произведения?
– Литература – веселое дело. Добро и зло не падают с неба. Мы, мы их создаем. Если быть до конца честным, поэт и сам подливает масло в огонь. Неоднократно повторяя свои милые выходки, он развивается так, что публика расходится не на шутку. В таком виде публика больше всего мне нравится. Я, например, способен на многое, чтобы в жизни было не так скучно. Я мог бы вызвать даже землетрясение, чтобы оправдать свое реноме современного поэта; не дай Бог кого-нибудь разочаровать. Короче, поэт просто обязан веселиться. А поэзию, если на то пошло, всегда создавали отдельные личности, которым удавалось время от времени создавать неплохие произведения.
– Из общения с участниками конкурса мы сделали вывод, что государство вообще мало как участвует в поддержке молодых литераторов – такое явление вообще редкость. Как вы считаете, должно ли государство прилагать какие-то усилия в развитии современной поэзии или эффективнее, чтобы молодые поэты выживали каким-то образом исключительно своими силами?
– Мне, конечно же, хочется, чтобы жизнь и государство с их дарами шли навстречу моим желаниям. Я принимал бы восхищение с благожелательной гордостью. Чудесно. Да! Все выглядело бы просто восхитительно. Меня поздравляют, чокаются, высказывают самые лестные пожелания. «Вы гораздо лучше, чем о вас говорят. Да-да, именно таким я вас и представлял», – приветствует меня пресс-секретарь Песков. Как только становишься презентабельным, тут же возникают господа с положением и даже высшие чины какой-то администрации. Поэт уже себе не принадлежит – в нем во всех смыслах были заинтересованы другие люди. Я выпиваю за чье-то здоровье и тут же опускаюсь на первый попавшийся стул. Я просто кожей чувствую шепот в приемной президента за своей спиной:
– Это же сам, собственной персоной!
– Так это он откусил голову живой крысе?
– Ага. Тот самый. Идол колеблющихся. Столп куртуазного маньеризма.
– Часто ли в произведениях участников литературного конкурса чувствовалось подражание известным поэтам?
– Об этом я написал грандиозный труд «Разбойники с большой дороги». Все искусство на свете – это подражания и перепевы. Но чтобы подражать, например, Пушкину, надо быть с ним одной крови.
– А насколько сейчас вообще реально придумать нечто уникальное, то, о чем никто никогда не писал?
– Я же умудрился открыть моим соотечественникам совершенно новую Россию. Как упоительны в России вечера – это все равно что выход в космос Гагарина. Так, во всяком случае, утверждал Георгий Гречко, космонавт и дважды герой Советского Союза.
– Поддержите ли вы мысль о том, что беда многих молодых литераторов в их неграмотности?
– Я поддержу любую мысль. Гоголь и Маяковский, например, писали с ошибками. У меня за плечами два высших образования, ПТУ и вечерний университет миллионов. Меня ночью разбуди – и я процитирую наизусть полное собрание сочинений Александра Сергеевича Пушкина. Так что все относительно.
– Каким, по вашему мнению, должен быть поэт, чтобы его имя навсегда осталось в истории литературы?
– Поэт должен ощущать себя немного сверхчеловеком. Столпом. Желательно, чтобы окружающие были в ужасе. Со временем это даже понравится. Придется смириться с тем, что в таких случаях говорят. Все эти неопределенные слухи, по сути, еще ничего не доказывают; они лишь подбадривают, будят своего рода мистическую силу. Нападки вообще необходимы поэту для того, чтобы быть более беспощадным, напористым, более злым, чтобы жить, чтобы держаться. У зла ведь много степеней. Да? Еще чуть-чуть и поэт начнет ощущать себя первостепенным злом. Он из тех, кто смеется над калеками. Он из тех, кто считает сталинские чистки благом для человечества. У него нет морали, нет сердца. Он жесток, он циничен. Он слишком много о себе возомнил. Все это как бы в порядке вещей. Подобные открытия не слишком огорчают. Вот ведь какая канальская штука! А хоть бы и так – худого в этом нет. И пусть литературоведы потом рассказывают. Как поэт любил, как сражался, как побеждал. Как раскручивал себя в этом мире. Как отделял физику от метафизики. Даже если эти господа постоянно хотят привести нас к своим выводам. В конце концов, поэт получит Государственную премию и депутатскую неприкосновенность и до самой смерти будет вызывать восхищение: «Даже в самые трудные времена ему удавалось выщипывать брови!»
Виктор Пеленягрэ – основоположник и лидер куртуазного маньеризма, последнего литературного течения XX века, автор, пожалуй, всех шлягеров, известных каждому, кто когда-либо стал свидетелям выступления звезд российской эстрады. Нам есть чем гордиться – в этом году Виктор Пеленягрэ стал председателем комиссии жюри Пятого литературного конкурса «Горю Поэзии огнем». В беседе с нами он порассуждал о роли литературы, доле поэтов и своем опыте.
– Виктор Иванович, вы не из тех людей, кто горделиво бьет себя кулаком в грудь и на каждом углу восклицает о том, что написал нечто гениальное. Словом, без звездной болезни. А как вы думаете, насколько важно поэту выходить на первый план? Или лучше, чтобы поэт оставался в тени?
– Я как раз из тех – мне нравится бить себя в грудь, исполнять ритуальные танцы на барабане суетной славы и пускать в ход запрещенные приемы столичной штучки. Мне нравится самыми невероятными способами выставлять напоказ свои худшие капризы и задвиги. Никому не дано разобраться в себе, пока не превратишься в объект осуждения. Вы читали «Падение» Камю? Вы должны это сделать. Прочтите книгу, в которой он расстался с иллюзиями хорошего человека. Говорят, что можно прослыть хорошим, если не делать ничего плохого. Это заблуждение. Если показать меня во всей красе – точно не поверите. Сочтете, что я выжил из ума. Наверное, поэтому Хлестаков мой любимый персонаж в мировой литературе. Ага. Самый большой миф о Викторе Пеленягрэ, что ему неведомы катастрофические последствия звездной болезни. Когда на фестивале «Песня года» выходишь с разными исполнителями по пять раз в день (а такое было, было!), хоть у кого крышу снесет. Выходишь из тени, и понеслось. Не успел очухаться, как откуда-то появляются шампанское и словоохотливые собеседники. И все встают. Незнакомые женщины многообещающе опускают глаза, знакомые женщины привычно ухмыляются. Никому не приходит в голову вести себя как-то иначе.
– Песни, стихи для которых написали вы, исполняют многие известные артисты, причем нередко именно ваши песни сделали некоторых артистов знаменитыми. А в чем секрет написания стихотворений, которые становятся известными шлягерами на долгое время?
– Жизнь коротка. Искусство вечно. Литература – лучшая забава на свете, придуманная, чтобы всласть поиздеваться над людьми. Я ненавидел работу. Мне всегда хотелось жить за счет общества. Отсюда все эти порывы и вдохновения. В поэзии, как и в драке, всегда есть шанс проявить себя. Мне кажется, если меня завести, я хорош в драке. Главное, ввязаться. Промедление смерти подобно. Чуть замешкался и – пропал. Ни секунды на раздумье. Действуй решительно и оголтело – людям это нравится. А как ввязался – так страх и прошел. Ага. Ничего не чувствуешь. Практически ничего. Иной раз это говорится другими словами, а иногда совсем не говорится. Первый удар решает практически все. А я умел это делать. Да и как не уметь. У меня была большая практика в училище каменотесов. Тогда горячие все были – чистый порох. Побоища на улице Плещеева случались практически ежедневно: я почти во всем этом участвовал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, наставники смотрели как на необходимое зло. Мир, который меня окружал, был ужасен. В этом мире дрались солдатскими ремнями, отнимали наличность, покрывали себя татуировками и пили дешевый портвейн. Так было практически каждый день. По ночам, когда наши надсмотрщики, прапорщики ВС, приводили к себе уличных женщин и напивались, мы были предоставлены самим себе. Тут все и начиналось. После отбоя московское общежитие СГПТУ-68 превращалось в зверинец, населенными самыми опасными хищниками на свете. Сплошное мордобитие и культ физической силы. Это было похоже на конец света. Это и был конец света. В нашей академической группе было семнадцать человек. Один сел за убийство, два других остолопа – за вооруженное ограбление, четверо каменотесов получили на всю катушку за большое медленное изнасилование, остальные пошли по хулиганке. Я был отменным каменщиком. Я был один из них.
– Судя по работам участников Пятого литературного конкурса «Горю Поэзии огнем», оцененных вами, можете ли вы сказать, что поэзия сейчас не стоит на месте?
– Все течет, все меняется. Будем надеяться, что из кого-нибудь из конкурсантов выйдет толк. Я очень надеюсь на это.
– Каких стихотворений, по-вашему, сейчас не хватает?
– Как всегда, не хватает стихов о любви. Короче, если попытаться снискать расположение публики, есть два варианта: либо поэт заигрывает с ней и ничего не получается, либо он посылает ее ко всем чертям и все равно ничего не получается. Публика – загадка. Нет ничего более неразумного, чем пытаться ей что-либо доказать. Мне кажется, что изначально я мог бы сеять вокруг себя одно добро. Теперь это становится невозможным. Во-первых, ни одно хорошее дело не остается безнаказанным, во-вторых, кто бы говорил! Бесполезно переживать из-за собственного аморального образа, ибо он всегда правдив. Надоело притворяться, что у меня утонченная натура и глубокая душа, вот я и демонстрирую буйный нрав и чудовищную бестактность. Результат один: почитатели достают свои пушки и начинаются большие разборки в маленьком Токио. Таланты и поклонники. Мягкотелые клоуны и героические воины. Все сошлись, чтобы узнать друг друга поближе. Одна беда – всякий раз эти чувства идут в ложном направлении. Люди верят только славе и не понимают, что между ними может находиться какой-нибудь Наполеон, который ни разу не командовал ни одной егерской ротой, или экстравагантный Декарт, не написавший ни единой строки. Правда, я и сам в это не очень-то верю.
– Можно ли сейчас вообще заявлять о том, что в стране есть современная поэзия, которая отличает добро от зла и развивается, или есть только несколько отдельных личностей, которым удается писать неплохие произведения?
– Литература – веселое дело. Добро и зло не падают с неба. Мы, мы их создаем. Если быть до конца честным, поэт и сам подливает масло в огонь. Неоднократно повторяя свои милые выходки, он развивается так, что публика расходится не на шутку. В таком виде публика больше всего мне нравится. Я, например, способен на многое, чтобы в жизни было не так скучно. Я мог бы вызвать даже землетрясение, чтобы оправдать свое реноме современного поэта; не дай Бог кого-нибудь разочаровать. Короче, поэт просто обязан веселиться. А поэзию, если на то пошло, всегда создавали отдельные личности, которым удавалось время от времени создавать неплохие произведения.
– Из общения с участниками конкурса мы сделали вывод, что государство вообще мало как участвует в поддержке молодых литераторов – такое явление вообще редкость. Как вы считаете, должно ли государство прилагать какие-то усилия в развитии современной поэзии или эффективнее, чтобы молодые поэты выживали каким-то образом исключительно своими силами?
– Мне, конечно же, хочется, чтобы жизнь и государство с их дарами шли навстречу моим желаниям. Я принимал бы восхищение с благожелательной гордостью. Чудесно. Да! Все выглядело бы просто восхитительно. Меня поздравляют, чокаются, высказывают самые лестные пожелания. «Вы гораздо лучше, чем о вас говорят. Да-да, именно таким я вас и представлял», – приветствует меня пресс-секретарь Песков. Как только становишься презентабельным, тут же возникают господа с положением и даже высшие чины какой-то администрации. Поэт уже себе не принадлежит – в нем во всех смыслах были заинтересованы другие люди. Я выпиваю за чье-то здоровье и тут же опускаюсь на первый попавшийся стул. Я просто кожей чувствую шепот в приемной президента за своей спиной:
– Это же сам, собственной персоной!
– Так это он откусил голову живой крысе?
– Ага. Тот самый. Идол колеблющихся. Столп куртуазного маньеризма.
– Часто ли в произведениях участников литературного конкурса чувствовалось подражание известным поэтам?
– Об этом я написал грандиозный труд «Разбойники с большой дороги». Все искусство на свете – это подражания и перепевы. Но чтобы подражать, например, Пушкину, надо быть с ним одной крови.
– А насколько сейчас вообще реально придумать нечто уникальное, то, о чем никто никогда не писал?
– Я же умудрился открыть моим соотечественникам совершенно новую Россию. Как упоительны в России вечера – это все равно что выход в космос Гагарина. Так, во всяком случае, утверждал Георгий Гречко, космонавт и дважды герой Советского Союза.
– Поддержите ли вы мысль о том, что беда многих молодых литераторов в их неграмотности?
– Я поддержу любую мысль. Гоголь и Маяковский, например, писали с ошибками. У меня за плечами два высших образования, ПТУ и вечерний университет миллионов. Меня ночью разбуди – и я процитирую наизусть полное собрание сочинений Александра Сергеевича Пушкина. Так что все относительно.
– Каким, по вашему мнению, должен быть поэт, чтобы его имя навсегда осталось в истории литературы?
– Поэт должен ощущать себя немного сверхчеловеком. Столпом. Желательно, чтобы окружающие были в ужасе. Со временем это даже понравится. Придется смириться с тем, что в таких случаях говорят. Все эти неопределенные слухи, по сути, еще ничего не доказывают; они лишь подбадривают, будят своего рода мистическую силу. Нападки вообще необходимы поэту для того, чтобы быть более беспощадным, напористым, более злым, чтобы жить, чтобы держаться. У зла ведь много степеней. Да? Еще чуть-чуть и поэт начнет ощущать себя первостепенным злом. Он из тех, кто смеется над калеками. Он из тех, кто считает сталинские чистки благом для человечества. У него нет морали, нет сердца. Он жесток, он циничен. Он слишком много о себе возомнил. Все это как бы в порядке вещей. Подобные открытия не слишком огорчают. Вот ведь какая канальская штука! А хоть бы и так – худого в этом нет. И пусть литературоведы потом рассказывают. Как поэт любил, как сражался, как побеждал. Как раскручивал себя в этом мире. Как отделял физику от метафизики. Даже если эти господа постоянно хотят привести нас к своим выводам. В конце концов, поэт получит Государственную премию и депутатскую неприкосновенность и до самой смерти будет вызывать восхищение: «Даже в самые трудные времена ему удавалось выщипывать брови!»
