Для нашей постоянной рубрики «Врать не буду», в которой мы знакомим читателей с особенностями интересных профессий, о жизни первой скрипки нам рассказала Валентина Береснева, которая проработала в оркестре Екатеринбургского театра оперы и балета более сорока лет.
Когда-то еще юная девочка Валя часто приходила на спектакли с участием своих родителей – правда, выступали они не на сцене, а под ней, сидя за ударными инструментами в приятной полутьме оркестровой ямы. Увидев свой первый спектакль в шесть лет – им был небезызвестный балет «Щелкунчик» – она поняла, что вопросов с будущим самоопределением у нее не возникнет. Музыкальная школа, затем – профессиональное образование в Консерватории Мусоргского – и вот, будучи уже третьекурсницей, Валентина получила место своей мечты и стала первой.
− Почему именно скрипка?
– Когда я поступала в музыкальную школу, у меня определили хороший музыкальный слух. Я всегда была миниатюрной девочкой с маленькими ручками, поэтому меня сразу определили в струнно-смычковое. Людей покрупнее, конечно, брали на виолончели и альты, поэтому практически все зависело от комплекции. Это тоже имеет значение в игре на скрипке – помимо, конечно, владения нотной грамотой, феноменальной памяти и способностей от природы.
− Что включается в обязанности первой скрипки и почему она «первая»?
– В оркестре, помимо первых скрипок, есть еще вторые – они исполняют аккомпанемент, в то время как на первых лежит основная партия, более сложная и виртуозная. В каждой группе скрипок, да и вообще всех инструментов, есть свой лидер, который задает тон, основную мелодию. Иногда мы проводим репетиции своей группы в отдельных кабинетах – в театре таковые имеются – а уже потом «показываем» свою работу дирижеру.
− Какую роль исполняет дирижер в оркестре? Зачем он выходит в оркестровую яму на время спектаклей – неужели кто-то смотрит и на него, и в ноты?
– Дирижер – главный человек не только в оркестре, но и среди исполнителей – на нем держится буквально все. Он руководитель и учитель, подсказывает каждому музыканту, как играть, а певцу – как петь. Во время спектаклей он тоже присутствует, и на него стоит весь ориентир – когда вступать, в каком темпе играть и так далее. Конечно, за время репетиций мы выучиваем свои партии и можем свободно переключать внимание с нотной партии на палочку. Это кажется простому зрителю нереальным, но нас этому учат еще с музыкальной школы, поэтому навык отрабатывается быстро.
− У певцов есть коучи и концертмейстеры, а у музыкантов?
– У музыкантов тоже есть свои концертмейстеры и учителя – это как раз лидеры группы. От взмаха их смычка зависит, когда вступит их группа, они наиболее близки дирижеру и, как я уже говорила, проводят репетиции и занятия со своими «подопечными». Еще в оркестре есть директор и инспектор − они составляют расписание, следят за рабочим процессом, высчитывают зарплаты… Это отдельная большая тема.
− О профессиональном выгорании и болячках – много ли случается таких случаев?
– Подбородок не устает, руки тоже, хотя профессия нервная. Я за собой ни психической, ни физической усталости с годами не замечала, но то, что с годами затрачивается все больше энергии – это правда.
− Приходилось ли работать с известными людьми или оркестр так и гастролировал в своем составе?
– Раньше на сцене уральского Оперного даже Галина Вишневская проводила ярмарку молодых певцов. Когда я еще училась в школе, у нас выступала Евгения Мирошниченко, балерины Елена Рябинкина, Габриэла Комлева и Надежда Павлова, Владислав Пьявко (муж Ирины Архиповой). С годами это все перестало происходить, поэтому таких уж прямо знаменитостей я не застала.
Гастролировали мы по всей России, да и сейчас эта тенденция осталась. Раньше посещали в среднем по три города за сезон – если в городе не было своего оперного театра, выступали в домах музыки, филармониях или драматических театрах.
− Обязательно ли музыканту знать несколько языков?
– Если музыкант не планирует строить свою карьеру за пределами страны, то совсем нет, хотя, конечно, желательно. Если с нами работают зарубежные дирижеры (Фабио Мастранжело – до 2010, с 2015 – Оливер фон Дохнаньи. – Прим.), то они уже хоть немного знают язык, а если нет – к ним приставляется переводчик или тот же коуч. Певцам же, в свою очередь, предпочтительно знать языки, на которых они поют.
− Правда ли, что в театре часто возникает вражда между исполнителями?
– Имена я называть не буду! Шучу. Вообще, конечно, возникали недомолвки, но до серьезного никогда не доходило. Как дела обстоят у вокалистов – я не знаю. Да и вообще, правильно говорят: «Что пройдет – то будет мило». Сейчас, если встречаешь человека, с которым были недомолвки, то все равно рад его видеть.
− Вопрос напоследок: расскажите самую запоминающуюся историю, произошедшую с вами за время работы.
– Таких моментов было, конечно, много, но всех и не вспомнишь. Впрочем, одна история запомнилась надолго. В 90-х на постановке «Пиковой дамы» режиссер решил часть оркестра переместить на сцену. Нас, музыкантов, нарядили в сценические костюмы – я сделала себе маску из подручных материалов, чтобы скрыть очки – и поместили небольшой группкой на сцену. Я помню, тогда мне была дана главная партия, поэтому по взмаху моего смычка, как волшебной палочки, вступал весь оркестр. Уже только потом я поняла, что этот момент ассоциируется у меня со стихотворением Пушкина «Средь шумного бала, случайно…» – ведь и там говорилось о женщине, чьи черты покрывала тайна.
